«Я никогда-нибудь буду счастлив»: Вася Михайлов — об альбоме «Мой Милый Макабр», поэзии и самоиронии

Да, в каком-то смысле эти альбомы все одна вязь, рога, растущие из одной головы. Меняю разве что ракурсы обзора и фокус, в релизах обыгрываются довольно схожие чувства при помощи разных образов и слов. Ощущаю, что на данный момент я исчерпал себя в этой мрачной эго-лирике. Все, что было необходимо сформулировать, сформулировано, поэтому я хочу закрыть этим альбомом свой гештальт «проклятого поэта» и двинуться дальше. Куда? Черт его знает. Главное, чтобы опять не в депрессивную фазу. (Улыбается.) Хватит уже.

Нет, музыка не стоила мне кинокарьеры, это был просто кликбейтный треп, точнее даже ирония над кликбейтным трепом. Здесь правды ровно столько же, сколько в том факте, что Ленин — гриб. Мне, конечно, не приходилось отказываться от ролей из-за музыки, но определенно, когда я нахожусь в потоке создания материала, все остальное отходит на второй, а то и на третий план. Что не всегда выгодно с точки зрения финансовой составляющей.

Кем я себя идентифицирую, меня, честно говоря, не занимает. Актер — моя профессия, изучению которой я посвятил много лет жизни. Она приносит мне удовольствие и заработок. А сочинение текстов и музыки — просто образ жизни такой. Без этого мне и все деньги мира не нужны. Ну ладно, какие-то все-таки нужны.

У меня в айфоне есть заметка «Названия», куда я записываю радующие меня на уровне звучания словосочетания. «Мой милый макабр» — одно из таких. Как только эти три слова «перекатились» у меня во рту, я сразу понял, что это оно. Меня это, знаете ли, фонетически обрадовало. Три буквы «м», окончание колкого «бр» после «милого ма». Всегда любил это слово «макааабрррр», а тут еще и «мой милый» припаялся. Меня вообще звучание слов иногда интересует чуть ли не больше, чем их фактический смысл. Хотя в этом случае, безусловно, все сошлось — и смысл, и звучание. И да, конечно, лирика по большей части упирается в смертельную судорогу, нежели в беззаботную прогулку по солнечному парку. У меня довольно мало светлых песен или произведений о любви — плохо получается, что ли. А если и пишу, то из кустов всегда выпрыгивает чудище и говорит: «Ба, здрасьте, я смерть!» Ну тут уже нужно мне с психоаналитиком проконсультироваться.

Нет, Бродский не мой любимый поэт. Точнее, он один из десятков мною уважаемых поэтов. Ну а в «Уродах» еще и красавец Мандельштам затесался.

Для справки напишу здесь поэтов, которые меня так или иначе увлекают: Губанов, Гандлевский, Лосев, Бродский, Гандельсман, Алексей Цветков, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Поплавский, Георгий Иванов, Фрост, Слуцкий, Андрей Родионов, Бодлер, Рыжий, Рембо… Думаю, нужно остановиться и наконец положить вишенку на торт в виде короля всея Лехи Никонова.

Нет, меня это совсем не раздражает, скорее наоборот. Бродский — уникальный ферзь, раз его могут процитировать под постом с набором суши. Не каждому под силу такое. Вы можете себе представить, чтобы под постом с унаги-маки был процитирован, ну допустим, Бестужев-Рюмин? Талантливый цинизм Бродского заразителен. Бродский — холодный поэт. Обидчивый виртуоз. Он намного легче ложится на душу угнетенного человека. Эта простая эмоция при непростых стихах позволяет людям приобщиться к «элитной сложности». В общем, цитируемость Бродского в условных пабликах по мотивации меня не раздражает, ведь у меня свой Бродский — нетронутый и не имеющий к постам никакого отношения.

Нас спасет скорее эмпатичность, чем любовь. Любовь бывает штучкой взрывоопасной в руках фанатика. Любовь не станет ключом к выздоровлению общества. Я просто в это не верую. Дело в том, что общество не спасет ничего. Любовь спасет только частность, которую потом, правда, скорее всего и погубит общество.

Нет, этот альбом, впрочем, как и все остальные, не является посвящением кому-либо. То есть на меня влияют люди, которых я люблю, они вдохновляют меня, но конкретного адресата у альбома нет. Меня больше увлекает сублимация. Про что лично для меня «Мой Милый Макабр», я отвечать не буду, дабы не заслонять конкретикой то, что я так трепетно растушевывал до неузнаваемости.

Да, «Пиратом» я разбавил эту нудятину: без перерыва это же почти невозможно слушать. Хотя трек «1/6 света» служит как раз как антракт. Считайте, что это баночки с кофейными зернами в парфюмерном отделе с ароматами тлена. А если говорить о том, какой я в жизни… Знаете, мне очень близок по своей природе какой-нибудь курехинский или приговский вайб (речь о музыканте-авангардисте Сергее Курехине и концептуалисте Дмитрии Пригове. — Прим. BURO.). Я бы себя охарактеризовал как мрачного шута. И в жизни я довольно меланхолично-шутливый. Как правило, чтобы своей мрачной, ноющей стороной не мызгать личные границы окружающих меня людей, к которым я отношусь как к неприкосновенной святости, я все это оставляю на листке бумаги. Личные границы — это очень важно. Свои я тоже защищаю. И да, наблюдая за разрастающимся в небе ядерным грибом, я скорее скажу, что забыл сегодня утром полить цветы, нежели омрачу последние секунды ничего не меняющим криком.

Питер — мой дом. Я родился там и жил до 20 лет. Но последние десять лет живу в Москве с частыми вылазками в Петербург, где мы с моим другом и музыкантом Игорем Ушаковым работаем над песнями. Отношения были разные с Питером. После нескольких лет жизни в Москве мне Питер чертовски наскучил своими нудными темпами и воспоминаниями о детстве. Но я вновь его для себя открыл года три назад с новыми людьми и ощущениями от города, чему несказанно рад. Правда, Москва ревнивая, очень на это сердится. Расположение Москвы намного сложнее заслужить, чем Питера. А так, конечно, я классический петербуржец — сутулый, в двух черных пальто и с лицом, словно вот-вот откинусь от чахотки.

Конечно, концерты будут. Когда? Пока не могу ответить. Нужно немного выдохнуть. Постродовая депрессия после завершения работы над альбомом — это вам не шуточки.