«Все закончится, а ты нет»: отрывок из «книги силы, утешения и поддержки» Ольги Примаченко

Если бы нужно было выразить суть синдрома отложенной жизни в одном предложении, оно звучало бы так: «Не трогай, это на Новый год». Я знаю, о чем говорю — я практиковала отложенную жизнь еще до того, как говорить о ней стало модным. Уже через полгода после знакомства мы с будущим мужем начали копить на свое жилье. Каждая отложенная сотня долларов заносилась в специальную тетрадочку, все премии и бонусы шли «на дом». Мантрой того времени была фраза: «Сейчас надо поднапрячься, поживем потом!»

Когда купили дом, начали копить деньги, чтобы отдать долги. Потом родился сын — «Надо потерпеть...». Потом началась пандемия — «Надо переждать...». Потом родилась дочь… Помните шутку про полгода, которые «часто тут пролетают»? У нас так пролетели десять лет, за которые мы на море были один раз — в медовый месяц после свадьбы. Все остальные годы мы что-то решительно преодолевали, героически терпели и ждали, когда станет легче.

Да вот только «легче» не становилось: едва вроде вышли на плато — а нет, снова американские горки. Пристегните ремни, приготовьте бумажные пакетики. Я смотрела на своего зеленого от усталости мужа, смотрела на такую же себя и думала: ну класс, именно так я взрослую жизнь и представляла.

При синдроме отложенной жизни последнюю не живут, а терпят, как неприятную процедуру: мужественно сжав зубы, нахмурив лоб. «Настоящая» же жизнь маячит где-то на горизонте: на первый взгляд вроде и недалеко, но вообще до нее еще лет двадцать, пока дети не вырастут и не будет выплачена ипотека.

«Настоящую» жизнь часто знаменует некое событие, добравшись до которого, мы наконец-то разрешим себе радоваться и отдыхать. А пока этот благословенный момент не настал, будем довольствоваться малым: не покупать себе красивых вещей, пока не похудеем, пользоваться красивой посудой только когда гости и в салон ходить на укладку исключительно перед большим торжеством.

При этом покупка желанной вещи или услуги — это не вопрос денег, а ситуация из разряда «эта вещь слишком хороша для той жизни, которая у меня сейчас». Или даже слишком хороша «для меня сегодняшней». Другими словами, у нас есть возможность себя радовать, но мы ею не пользуемся. Оправдываемся при этом тем, что хрустальные туфельки, они для бала, а нам еще котлы нужно вычистить, золу из камина вымести и разобрать рассыпанные кру́пы из мешков, которые мыши прогрызли.

Похожим образом мы ставим жизнь на паузу, когда наблюдаем чужое страдание: кто-то из окружения неизлечимо заболевает, получает инвалидность, переживает смерть близкого или теряет в пожаре дом. Мы замираем, потому что этически невозможно продолжать вкусно есть, отдыхать, ездить в путешествия, модно одеваться и заниматься любовью, когда у других беда.

В такие периоды будто утрачивается право на радость. Мечты и планы забрасываются на антресоли: потом, все потом. Сейчас они ощущаются неуместными, их неловко озвучивать, их даже иметь стыдно. Я за то, чтобы в этой ситуации прислушиваться к себе: к чему склоняется наша душа на самом деле?

Ей действительно хочется и важно какое-то время носить траур? Или это публичный жест приличия, чтобы не выделяться?

Сопереживать чужой боли не значит делать эту боль своей. Здесь со мной могут многие не согласиться, но я настаиваю: сопереживание и соболезнование не предполагают отождествления с тем, кто горюет. Погружение в чужую боль не ослабит последнюю. Мы просто получим двух горюющих людей, которым для выхода из этого состояния уже, возможно, понадобится кто-то третий.

В нормальных обстоятельствах страдающему человеку не нужно, чтобы мы тоже страдали. Если же он хочет именно наших мук, то это скорее продиктовано жаждой возмездия и болью от раны «несправедливости»: «Почему плохо только мне? Так не честно! Хочу, чтобы тебе тоже было плохо!» К сожалению, дружеским плечом такую рану не исцелить. Потому что страдающий человек в этом случае хочет видеть в нас — и видит! — не опору, а мишень.

Оказавшись рядом с человеком, которому сейчаc плохо, лучшее, что мы можем сделать, это признать его боль адекватной моменту. То есть воздержаться от фраз в духе «прекрати убиваться из-за ерунды» и спросить, какая нужна помощь, по возможности ее оказать и жить дальше.

Знаете, как проверить, откладываете вы жизнь на потом или нет? Задайте себе вопрос: «А что, если бы сегодня был мой последний день?» Волна сожалений будет маркером того, что да, откладываем. Что слишком сосредоточились на выполнении некоего «плана по достижению мечты» на триста пунктов, который не предполагает отдыха, передышек и сверки с собой: «Мне правда это все еще надо?»

Порой мы ошибочно полагаем, что если цель поставлена, значит, хоть тресни, но надо ее достичь. Она оправдывает любые средства — даже то, что в этом пути напрочь забыто удовольствие. Радоваться будем потом, когда поставим заветный кубок на полку. А пока — жизнь на черновик. Неприятный и мучительный.

Но ведь, если только бежать-бежать и копить-копить, можно вообще потерять способность радоваться. И неожиданно получится так, что, заработав много денег и «сбыв мечту», мы не ощутим никаких эмоций по этому поводу. Внутри будет гулко и холодно, как у альпиниста, который на последнем дыхании взобрался на Эверест, развернул флаг и ничего не почувствовал. Снег блестит, солнце слепит глаза, вид сумасшедший, а внутри один большой знак вопроса: «Господи, что я здесь делаю? Хочу домой!»

*Полозкова, В. Лучшие времена // Дом: сборник рассказов. — Спб.: Клаудберри, 2021. — С. 73.

**Диалог между Сирио Форелем и его ученицей Арьей Старк в сериале «Игра престолов».