О красоте
и "домах радости"
Название первой картины в этой серии (Historia verdadera de Blanca y Juana, nacidas en una casa de felicidad y de su peste) переводится как "Правдивая история Бланки и Хуаны, родившихся в доме радости, и их чумы".
Вторая — El Trabajo — "Работа".
Третья — La Caridad — "Милостыня/Милосердие"
Четвертая — La Envidia — "Зависть"
La historia verdadera de Blanca y Juana,
nacidas en una casa de felicidad,
y de su peste
В Андалусии
жили
красивые,
знаменитые
на всю Испанию
шлюхи.
Рожали
толстоморденьких Бланок,
Хуан
и Хуанов,
через тринадцать лет
Бланочки те
убивались,
что никто и нигде
не хотел
таких толстомордых.
Разве – как индульгенцию,
епитимию
перед Господом.
«Было бы море
патокой,
пошла бы топиться.
Засахарить
телеса б,
сделать их слаще,
чтоб каждый,
ну каждый облизывался,
пусть даже
от прозаического
совершенно вот
чувства голода,
да море – солоно,
утопленников
делает горше.
Прогорклые телеса
и Петру-ключнику
не показать.
Стыдно.
Стыдно, свет мой,
и жить,
и помирать», -
страдала
жирненькая краса
в домах
радости
Андалусии,
пока обессиленный
инка
страдальческим сипом
пел:
нет у него совсем
счетов к господу,
так –
лишь к людям.
А я, милая,
я лежал и думал:
не будь я грандом,
пошел б в сутенеры,
только к этой жизни я понял,
насколько –
одно и то же.
Было бы море солоно,
делало б горше,
но – облачно,
что
древнеегипетские рассветы –
бело –
обещание лета.
Бело,
что обещания.
Сахарная моя,
если я сдохну от страха,
что всё что останется –
Хуана и Бланка,
не плачь по мне,
Аделита.
Бланкита
мечтала
о радости,
Хуана – о невысказываемом,
но обе – трудились ударно.
А я -
я наблюдал фонтаны
и пальмы,
и белых,
как кости мамонтов,
невесомых
птиц.
И было мне томно
томностью
настолько лишенной
границ,
что колибри
садились на воду
и сходили с ума
от количества серебра
в воздухе.
И самые наиуродливейшие
из карп
плакали
от серебра
в воздухе.
Незамысловаты,
милая,
все оргазмы Господа.
Несерьезны.
И наиуродливейшие
из карп
разъедали себе глаза
воздухом,
распяливали
нутро,
обожженное о серебро
Господа.
Так – хорошо,
Аделита,
чтобы колибри
сходили с ума
от звонкости
вод.
Хуана – сплошной живот,
вспученная беременность
и отеки,
Бланка – жирная, лысая тетка
с дегтем
под сердцем.
От такого спасла чума.
Да здравствует чумная палочка
в кишках
карп!
А я
потерял «шторм»
из лексикона.
Шторм – это самая томность
Господа,
чьи оргазмы – просты,
несерьезны,
как троица
пустоголовых
колибри,
играющаяся с брызгами
ровно в девять утра.
Как бы я ни подыхал,
не плачь по мне,
Аделита.
Одевайся в красивое,
кушай сладкое,
девочка,
и пляши
на самом что ни на есть краеугольном камне
души
моей,
тишь
и колибри,
больные переизбытком
серебра
в венах.
Как бы я ни подыхал,
не рыдай по мне,
Аделита.
Носи красивое -
сапфиры
и турмалины,
наинежнейший мак.
Знай,
я несерьезен как
Я.
И не плачь –
ни в платки,
ни в чай,
не плачь по мне
Аделита.