Возвращение эстетики dark romance: почему в ближайшие сезоны мы будем носить розы и гипюр

Эстетика викторианства и Simone Rocha

Художественное и философское направление dark romance появилось в XIX веке, в Викторианскую эпоху, довольно траурную, поэтому характеризующуюся общим упадничеством. Во внешнем исполнении тренд отличался тёмной одеждой, воротниками, рюшами, кружевом и прочими романтичными деталями, а в сфере культуры тёмные романтики адаптировали образы зла в виде Сатаны, чертей, призраков, оборотней и вампиров. Тогда первые адепты этого направления вдохновлялись Средневековьем, готическими романами, уделяли внимание всему трагическому, вселенскому злу и загадкам жизни. Сегодня вселенское зло не всегда сводится к Сатане, а делит позицию с политикой и войнами.

У каждой европейской страны была своя терминология для обозначения чувственного устрашающего романа. Во Франции его называли римским нуаром, в Германии — «шауэрроман», что примерно можно перевести как «роман о содрогании». Новая коллекция Simone Rocha для Moncler именно о содрогании. От неё веет какой-то безмолвностью, абсурдностью, что пугает, как молчание ягнят. Даже красные шнурки на нежно розовом дутом платье выглядят устрашающе — как ручейки крови по нежной плоти.

Мистика как манифест у Prada
и Alexander McQueen

Ужас обладает способностью быть зеркалом своего времени. Если в XIX веке Сатана и мистика были основной причиной для того, чтобы испугаться, то сегодня самые драматичные и тёмные коллекции то и дело взывают к темам социальным. Самой манифестирующей из всех коллекций тёмного романтизма в этом сезоне по праву признается Prada. Миучча назвала её «Анатомия романтики» и, будто вооружившись скальпелем и томиком Мэри Шелли, препарировала всё, что вам приходит в голову при слове «романтика». По словам дизайнера, в коллекции присутствуют две силы: опасность и нежность. В этой оппозиции нет типичного противоречия, это попытка объединить хорошее и плохое, сильное и слабое. Коктейльные платья и тяжёлые ботинки, чёрное кружево и накрахмаленные до хруста сорочки, шинельная шерсть и атласные розы.

В большей степени драматичная, чем романтичная, коллекция Alexander McQueen, согласно правилам темного романтизма, взывает к корням. Дизайнер Сара Бертон собрала не самые очевидные атрибуты провинциальной Англии — шерсть и традиции, Шарлотта Бронте и Joy Division. В коллекции есть серебряное платье с пуговицами из обломков старого ткацкого станка, разрезанных на блёстки и усеянных бусинами из стекляруса.

Журнал i-D по следам самых драматичных показов сезона осень-зима 2019 вспомнил, что в этих коллекциях, так же как и в понятии хоррор, сталкиваются два фактора — первичный пещерный страх, заставляющий бежать, и стремление высокоразвитого индивида исследовать, несмотря на опасность. Где ещё это сочетание вневременности и современности так мило соседствуют? На показе Gucci холодок по спине начинает бежать с самого начала от саундтрека, переносящего зрителя в ужасающую комнату с выключенным светом, от показа Comme des Garçons передергивает в конце, когда модели, как ведьмы в ковене, образуют круг. Но каждый образ — странный, ломанный, франкештейнообразный — хочется рассматривать, каждую нелепицу типа оторванного золотого уха хочется себе.

Мрачные цветы у Dries van Noten, Givenchy и Marc Jacobs

Дрис ван Нотен рассказывает, хотел создать цветочный паттерн, который был бы «странным и интересным», но при этом привлекательным. «Сделать что-нибудь пугающее действительно легко, но вещь должна вызывать желание ею обладать, потому что, в конце концов, женщины должны хотеть носить одежду». Ассоциации, связанные с флорой, вылились в поиски красоты разрушения — трещин, плесени, увядания цветка. Получилась яркая красота, но будто из тёмного царства, сложная, завуалированная. Эффект чёрной коллекции при всём том буйстве красок создается за счёт удивительной палитры, которая будто припорошена тленом, закрыта тонкой вуалькой. Красить сажей алые розы для достижения многослойного глубокого эффекта dark romance решили в Givenchy, Marc Jacobs, Rodarte. На траурном фоне они выглядят как обещание счастливого конца.