Безграничное будущее: мода для каждого

Представьте, что вам нужно показать на подиуме технологичную и тщательно продуманную одежду, но ее особенности так неочевидны, что о них необходимо зрителям рассказывать, иначе они не увидят самого главного. Решать эту задачу с помощью устного комментария ведущего, как делали на модных показах раньше (вспомните хотя бы фильм «Бриллиантовая рука»), не так интересно и несколько противоречит заявленной технологичности. Тогда как? Студенты Британской высшей школы дизайна, работавшие над коллекциями WearABLE Future в этом году, сделали комментарий удивительно изящным. Это одна из деталей, но важная.

Янина Урусова, основатель и вдохновитель проектов Bezgraniz Couture и WearABLE Future, рассказывает о показе на MBFWR, а также почему создание одежды для людей с инвалидностью — это вопрос мировоззрения и он важен для всех нас.

Задам сразу неудобный вопрос. Для меня Bezgraniz Couture — это такая красивая, классная, работающая европейская идея. Именно европейская, и вызывает вопрос ее воплощение в полной мере на российской почве, где другие ценности и другое отношение к человеку с особенностями. Это не столько экономическая история, сколько идеология. Думая о вашем проекте, я вспоминала книгу Владимира Паперного «Культура Два», а именно то место, где говорится об иерархии.
Я эту книгу знаю очень хорошо, потому что как раз в это время писала свою диссертацию про конструирование будущего в советских фильмах 1920—1930-х годов. Мы с Паперным об одном и том же говорим, но на разном материале.

В обществе с жесткой иерархией инвалид занимает очень понятную нишу, у которой есть определенные функции. Все маргинальные слои выполняют свои функции; наоборот, если их не будет, для человека культуры Два это будет непорядок, коммунизм и уравниловка. А так есть нищий — его надо пожалеть. Вот и инвалид в бытовых ситуациях оказывается кем-то таким, кого надо жалеть, и как будто в этом его общественная функция. Это негуманно с позиций европейских ценностей, но с точки зрения того, что насаждается в последние годы, очень закономерно, такое новое Средневековье. Прокомментируйте, пожалуйста.
В культуре Два есть культ героя, который смотрит на город, пролетая на самолете; как на афинском Акрополе есть ступеньки для обычного человека и ступеньки для героя — два масштаба. Все наши города, все имперские проекты имеют масштаб героический, он не для человека. И это очень чувствуют европейцы, которые сюда приезжают: у них все обустраивается от человека и его жизни. У них там есть отношение к индивидууму и отношения между индивидуумами, а у нас отношение к человеку иерархическое. Это то, о чем вы сказали. Это просто разница культур — это ни хорошо, ни плохо.

Понятно, что инвалид в системе геройства не присутствует. Он то, чего не должно быть — и что случилось после Второй мировой войны, когда все инвалиды исчезли куда-то, как и после афганской. Но афганской войны вообще вроде как не было. У нас войн нет, у нас есть идеальный человек. Однако я должна сказать, что в Германии, которая имеет похожую иерархическую традицию, только в их случае связанную с нацизмом, система интернатов для людей с инвалидностью существовала, если я не ошибаюсь, до последнего времени. Может быть и совсем по-другому: в Италии все специальные учреждения уже в 1970-е закрыли, и слепые и глухие дети пошли учиться в обычные школы, и дети в их классе просто учили еще один иностранный язык — язык жестов, например. А вот в Германии это произошло совсем недавно.

Зато появилось поколение людей, рожденных в 1967—70 годах. Когда у них рождались дети с особенностями, родители перестали отдавать их в детские дома, стали с ними жить. У многих из этих людей потребность дарить любовь выразилась действенно, именно так, чтобы этих детей не отдавать. А ведь это означает, что нужны лечение, реабилитация, коммуникации, школа, детский сад, трудоустройство, в конце концов. Пример тому — Центр лечебной педагогики Анны Битовой. Она в этом движении была одной из первых; теперь у них есть выпускники, они проработали первые 10 лет, и нужно как-то решать судьбы воспитанников: думать про профессию, работу. Ведь их родители когда-то умрут — им нужно будет жить и обеспечивать себя дальше. Это гражданское движение, созданное со сменой поколений.

Надо понимать, что инвалид 10 и 5 лет назад и сегодня — это разные люди: родилось поколение молодых людей, для которых стали доступны технологии. Родители могут видеть в них неинвалидов, обеспечить им реабилитацию, купить машину, отправить в путешествие, помочь приобрести профессию. Или они это делают сами, потому что стали инвалидами из активной, успешной жизни и хотят дальше такой жизнью жить. Посмотрите, на каких машинах в Москве и Питере наклеен инвазнак (ну, предположим, что все честно). Нам заметны только самые активные, те, кто стремится себя показать, а есть ведь огромное количество людей, которые просто живут с этим и нормально встроены в социальную и профессиональную жизнь. Сказывается общее изменение благосостояния: возможностей теперь больше, чем раньше. Сегодня надо говорить просто о новых стилях жизни, связанных с той или иной особенностью человека.

Наше государство ратифицировало Конвенцию о правах инвалида. С 2009 года, с Года инвалида в Москве, мы почувствовали это движение. Тобиас и я тогда только начинали работать в этой области. На создание доступной среды выделяются огромные государственные бюджеты, процесс идет. Весь город неправильно переустроен и покрашен в желтое, как в еврейском гетто, но движение в нужном направлении все-таки есть.

Сейчас прошел конкурс «Мисс Независимость» для девушек в инвалидной коляске — ведь все они хотят быть в короне, хотят быть красивыми, и это хорошо. Чем больше будет таких проектов, тем лучше.

В Томске есть школа моделей с инвалидностью и конкурс, похожий на наш. На нашем показе на Mercedes-Benz Fashion Week Russia в прошлую пятницу были ребята из Подмосковья, которые сейчас тоже будут делать коллекции, растить своих моделей. Я просто вижу, как люди с инвалидностью становятся активными и больше не останавливаются перед барьерами.

Многие люди, особенно женщины, стали инвалидами после автокатастроф. У мальчишек к инвалидности часто приводят эпатаж, желание показаться девочкам, покуражиться, в большинстве случаев в пьяном виде. Очень много врачебных ошибок, и ДЦП — это врачебная ошибка, некомпетентность врачей и повитух, неготовность медицины к скорой и квалифицированной реабилитационной помощи. Медицина у нас становится все хуже, значит, инвалидов будет все больше.

С другой стороны, я вижу такую тенденцию, как новые социальные лифты для людей с инвалидностью вследствие политического тренда и нарастающей активности самих инвалидов. Это теперь не только спорт, где можно реализовать себя. У этих людей очень большие возможности, в отличие от нас с вами, и я вижу этих людей. Они — пример для остальных. Сейчас эта тема открытая, обсуждаемая, государство на них обращает внимание; у этих людей очень хорошая позиция, возможность пойти в политику, создавать фонды, и это хорошо.

Я задала вопрос про статику, а вы отвечаете про динамику, и это мне урок. Вы говорите про ситуацию в развитии, потому что она действительно развивается.

Но остается вопрос изоляции и стирания границ. Я помню эти слова из детства: «Не смотри на него, а то у тебя так же будет». Потом поняла, что встречала похожее отношение в «Золотой ветви» Фрэзера, где речь шла о табу у дикарей. Не трогать, не подходить, увести в отдельную хижину. Сначала меня это пугало, потом я поняла: отдельный человек в своем развитии проходит культурный путь всего человечества, и не все люди проходят весь путь. Вопрос вот какой: восприятие инвалидов до сих пор такое, как будто эти люди — что-то отдельное. У этого обособления две версии: 1) бытовая российская: «Как же страшно на это смотреть», «Зачем это показывать?», «Бедные они, несчастные»; 2) героическая: «Это круто!», «Это героизм!». И там, и там инвалиды воспринимаются как совершенно отдельный класс. Возможна ли ситуация, когда инвалиды не будут выделяться в отдельную социальную группу?
Вообще, этот примитивный подход есть у нас всех, это биологически заложено: нам всем надо, чтобы перед нами стояло зеркало: столько же рук, столько же ног — тогда мы чувствуем себя комфортно. Когда картинка в зеркале другая, возникает дискомфорт. Например, когда человек говорит на другом языке. Почему многие россияне боятся ехать в другую страну? Потому что это зеркало нас не отражает, а привычки толерантного отношения к «другому» нет.

Это вопрос цивилизационный, я считаю: привычки и коммуникации. Когда 8 лет назад мы с Тобиасом Райзнером только начинали проект Bezgraniz и брали на работу сотрудников с инвалидностью, я вообще не понимала, как с ними общаться: например, со слепым коллегой с белыми зрачками я боялась разговаривать. Сейчас мне не страшно, я смотрю ему в глаза, у меня ничего при этом не болит. Это вопрос привычки, он предполагает еще и безбарьерную среду, когда люди с инвалидностью — да и просто «другие» люди — становятся частью привычной нам картинки. Второе — это вопрос государственной коммуникации, в том числе и социальной рекламы; у нас ведь государство — законодатель коммуникации. Качественная коммуникация очень важна. Хорошо, когда появляются такие проекты, как «Акрополь». Важно, чтобы люди это видели, начали об этом говорить, думать.

Тема социального неблагополучия сегодня стала у нас модной, она вошла в круг осознания; начали говорить про инвалидов, про Паралимпиаду. Молодые женщины с инвалидностью делают фотосессии — их стало уже много, они заполняют соцсети своими фото. И это очень хорошо. Моя знакомая, психолог, которая наблюдает эту тенденцию, сказала как-то, что не было бы нашего проекта с модой и «Акрополя» — не было бы понятного примера для подражания. Мне кажется, что просто тренд, связанный с новым поколением и новыми технологиями, висит в воздухе. Люди выходят из тени. Много людей. Мы имеем функцию таких ускорителей процесса у нас в стране.

Расскажите о новом показе.
Я была не очень довольна тем, как у нас проходили первые три показа. Когда модели выходят в одежде, специально для них сконструированной, преимущество непонятно никому, если это текстом не обозначается; получается, нам надо делать как в «Бриллиантовой руке» — показ с комментариями. В нашем случае это просто необходимо. Я поставила задачу студентам «Британки», и они придумали пустить параллельно выходам моделей анимацию, объясняющую суть конструкции.

И еще у нас на подиуме были ассистенты, как на шоу Viktor & Rolf. Будет показано, как эта одежда функционирует на теле.

Расскажите, что произошло с дизайнерами, которые показывались в прошлом году. Занимаются ли они этой линией дальше?
Мигель Карвальо выводит на Kickstarter проект брюк, удобных как для колясочников, так и для ходячих людей, Кристина Вольф в Берлине — постоянно выступает на форумах и конференциях. Для наших дизайнеров проект остался в области эксперимента. Но наш совместный проект в БВШД со студентами Анны Черных и Владимира Тилинина этого года, результаты которого были показаны на Mercedes-Benz Fashion Week Russia в Москве 23 октября, — это история, готовая для производства. Замечательно, что бренд BurdaStyle и ИД «Бурда» увидели это, и мы планируем работу над изготовлением профессиональных лекал, размерного ряда и запуском пилотных коллекций.  

Bezgraniz Couture в этой ситуации является продюсером и агентом, который мотивирует к созданию прототипов, продвигает дизайнера, защищает его интересы, организует производство и коммуникацию. Самое интересное только начинается.

Все фото и видео предоставлены пресс-службой MBFWR.