Премьеры 25-го фестиваля "Кинотавр". Часть 2

Фестиваль продолжается, и если в первые дни никаких критических расхождений по поводу показанных картин не наблюдалось, к середине недели уже начались споры.

В среду показывали вроде бы главного фаворита критики — полнометражный дебют фальшивого документалиста Ивана Твердовского "Класс коррекции". Это своего рода coming-of-age movie, трудная история любви и взросления подростков-инвалидов, отрезанных от нормального общества специальным загончиком с решеткой в общеобразовательной школе. Красивая и умная девочка, прикованная к инвалидной коляске, отучившись до 11-го класса на домашнем обучении, наконец-то попадает в класс коррекции, где учатся карлики, эпилептики и другие проблемные дети. В нее сразу влюбляются все, а она — в самого красивого, оказавшегося эпилептиком. Против их взаимной любви моментально восстают все:  от соучеников до родителей и школьной администрации. Социальная драма оборачивается личной — любовь и кровь, смех и слезы. "Класс коррекции" — это привет Триеру, Браунингу и Ларри Кларку, дико манипулятивное кино, бросающее зрителя из крайности в крайность: вот подростки развлекаются, ложась под поезд, вот удивительно неловкая сцена орального секса с колясочницей, в которой главным образом фигурируют белые кружевные чулочки. Вот, наконец, горящая в ночи инвалидная коляска. Привычно делая вид, что на экране творится чистая правда, Твердовский уводит зрителя в параллельный мир, заселенный трогательными уродцами, где он может совершенно по-триеровски издеваться над героями и управлять зрительскими эмоциями. Несмотря на некоторые сюжетные нестыковки и порой странные драматургические повороты, "Класс коррекции" — это совершенно сумасшедшее и очень сильное кино, снятое человеком, которому всего двадцать четыре года.

"Кино про Алексеева" Михаила Сегала, известного по фильму-сборнику короткометражек "Рассказы", тоже вызвал неоднозначную реакцию у зала. Алексеев (когда-то бард), которого играет не появлявшийся на экране десять лет Александр Збруев, теперь торгует огурцами на обочине, и вдруг ему приходит телеграмма, вызывающая его в Москву на радио. Там милая старушка задает ему вопросы о жизни, просит спеть, демонстрирует видеопослания из гор и космоса, в которых преданные поклонники Алексеева хором рассказывают, как его песни изменили мир. Сидящий в радиоэфире Алексеев начинает вспоминать свою молодость, и из этих флешбеков мы узнаем, что, помимо песен под гитару, он был конструктором оружия, бабником и, в общем-то, пустым местом, человеком без свойств. Услышав однажды на съемках у Тарковского, как великий режиссер размышляет о любви ("Любовь — это всегда "когда", а не "что". Любовь — это дать другому человеку все, что в твоих силах"), Алексеев будет всю жизнь повторять эту мысль по случаю и без, до тех пор, пока она не превратится в эстрадный номер, который он рассказывает пустому залу, отложив на секунду гитару. Девушек он клеит одним и тем же рассказом про хвойный лес, на фестивалях поет протестную песню, а сам тихонько стучит в КГБ. Больше ему предложить миру и нечего. По внешним признакам "Кино про Алексеева" — это русский "Внутри Льюина Дэвиса" только с поправкой на то, что Льюин был талантом, но лузером, а Алексеев — бездарем. Самое интересное в фильме — глянцевое воссоздание советской эстетики, благодаря которому у "Алексеева" есть все шансы стать народным хитом — у нас все-таки очень любят воспоминания о красивых радиоприемниках, суровых свитерах и пластинках фирмы "Мелодия". В остальном сложный роман о пустом месте и о том, что если всю жизнь повторять одни и те же слова, в какой-то момент они, возможно, затронут хоть одно сердце.

"Велкам хом" Ангелины Никоновой — совершенно другой по тону, нежели "Портрет в сумерках", это скорее легкая комедия. Действие происходит в Нью-Йорке: русская фотомодель (Ольга Дыховичная) пытается разобраться в запутанных отношениях с женатым кинорежиссером, который должен был снимать многомиллионный блокбастер про какую-то межгалактическую королеву, а в последний момент передумал и решил делать безбюджетный артхаус про собственную историю отношений с любовницей. Тем временем армянский продавец ковров (Карен Карагулян) не может выбраться из долгов, жена ждет четвертого ребенка и отказывается делать аборт, машину конфискуют, ковры не покупают, да еще он внезапно вбил себе в голову то, что ему нужно делать карьеру киноактера в независимом кино. Дороги модели и армянина несколько раз пересекаются и в конце сливаются воедино, притом что она одинока, а он принадлежит к огромному сообществу нью-йоркских армян, среди которых, например, есть трансвестит по имени Гамлет. У модели подружка одна во всем городе — трогательная старушка, не знающая английского и работающая в туалете. Она в какой-то момент решает переселиться в другой дом, который оказывается домом для пожилых гомосексуалистов. "Велкам хом" — кино, состоящее из сценок, рассказанных в свободной интонации, но немножко аляповатое и, скорее, неудачное, в отличие от того же "Портрета в сумерках".

Ну и, наконец, "До свидания, мама" Светланы Проскуриной — вольная интерпретация "Анны Карениной" Льва Толстого, первая большая роль в кино Александры Ребенок. Вронский на экране почти не появляется, во второй части фильма действие показано глазами Каренина, героиня в кадре медленно умирает, но не в прямом смысле, а для своей семьи. Снято одними крупными планами, Александра Ребенок чудесная и очень красиво моется в ванне, но смотреть это довольно невыносимо, — в первую очередь потому, что это кино совершенно не выглядит ориентированным на зрителя, это, скорее, какое-то внутреннее разбирательство с авторскими амбициями. Совсем мучительно становится в конце, когда в историю вклиниваются православные ноты, купание в источнике и метафорическое воскрешение.