«Я хотела диалога в обществе»: Алиса Хазанова — о «Белом списке» и важности разговора

Помню, как вышла статья о «Синем ките». Рома Волобуев тогда написал пост на тему, который меня сильно задел. И как-то во время встречи по поводу постпродакшна моего предыдущего фильма «Осколки» мы разговорились. И поняли, что это особенно волнует в контексте безразличия, присутствующего в обществе. Тема суицида — достаточно распространенная для обсуждения. Но когда это касается совсем молодых людей, детей, то приобретает более драматичный характер. Потому что кажется, что в истоке лежит и безразличие, и отсутствие нормальной коммуникации. Да, тогда мы поняли, что важно поговорить об этом. Дальше довольно быстро придумали жанр и основу истории — и стали работать со сценарием.

На самом деле мы взяли за фундамент достаточно важный момент. Ведь, уверена, состояние общества определяет отношение к наиболее уязвимым категориям людей — насколько люди с ограниченной мобильностью включены в каждодневную жизнь, могут ли пойти в музей, театр или спуститься в метро. В моем сознании этот показатель — один из основных. А дальше в эти категории начинают входить дети и молодые люди, подростки.

Вообще подростковый возраст — один из самых сложных в жизни человека, наверное. И по себе, и по окружающим, и по своим детям заметила, насколько это непростое время. Получается, в этот период времени каждый особенно чувствителен и раним. Стоит обращать внимание, насколько близкие способны понять, что с человеком происходит — это в некоем роде лакмусовая бумажка о взаимодействии друг с другом.

Во многом это идет от образования, способности говорить об определенных вещах в форме диалога, а не в форме назидания. О том, что у человека должно быть ощущение безопасности, что есть возможность рассказать о проблемах. В каком-то смысле это ключевой вопрос. Есть всегда точка невозврата, где либо получаешь поддержку, либо нет. Подростки, зачастую, умеют скрывавать истинное состояние, близкие могут просто не знать, в чем проблема. Подобное тоже нельзя сбрасывать со счетов. Но когда человек показывает, что нуждается в помощи — и не получает адекватной реакции… Вот тот самый момент к размышлению о том, как все выстраивается в обществе.

Поэтому мне и очень интересно, как люди по-особенному переживали тот период, какие фрагменты сохранились в памяти о нем. Моя старшая дочь находилась в этом инфополе, в то время как от взрослых тема была достаточно далеко. А какие воспоминания, если не секрет, у вас с этим связаны?

А почему, как думаете, не относились серьезно? Потому что это очередная «страшилка»?

Младшая на тот момент была очень маленькой — эта тема прошла мимо нее. А старшая... И да, и нет. Это сейчас ей уже 20 лет, а когда сценарий писался, была еще подростком. Но помню, что вокруг нее были эти истории. Был случай, когда она позвонила в слезах и сказала: «Мама, моя подруга говорит, что сейчас покончит с собой». И тут меня начинает трясти. Ведь на самом деле не знаешь, что делать в этих ситуациях, методички нет. Никто с нами об этом не разговаривал. Я начинаю искать телефон мамы девочки в родительской группе, звоню и рассказываю о ситуации. И она совершенно спокойно отвечает: «Да, я вот еду домой. У нее такое бывает». Меня тогда это действительно поразило. Потому что я уже была готова мчаться на помощь — просто не знала куда. Это абсолютно вышибает, ведь понимаешь, что ситуация реальная, она действительно может произойти. В такой момент не думаешь о том, что подросток может драматизировать. Рефлекс — поверить в то, что с человеком действительно что-то не так. А если окажется, что подросток решил таким образом привлечь внимание, то разбираться с этим уже потом. Но в моменте хочется быстрой реакции.

На самом деле здесь очень важный момент. Мы — первое поколение родителей, которое столкнулось в таком объеме с тем, что их дети живут в другой реальности, в интернете. Мы ведь «олдскульные», долгое время не понимали, что это такое. Думали: «Ну да, интернет, ну и что? Не настоящая ведь жизнь». То есть понять, что для молодых людей это тоже реальность, и не менее настоящая, чем физическая жизнь, было очень сложно. Большое количество родителей до сих пор не понимает, как к этому относиться. Но влияние огромно. И я сейчас вообще не про то, что интернет — зло. Но про то, что это совершенно другой операционный состав мозга: у тех, кто моложе нас, они устроены иначе. Потому что во многом воспринимают жизнь виртуально — и это серьезная, важная часть реальности молодых людей. Эта «second life» является полноценной частью жизни. Нам требуется это осознать и принять. Требовалось и тогда.

Вот почему я хотела диалога в обществе на эту тему. Не было цели сделать «страшилку» или просто показать некоторые эпизоды — важно начать разговор. Чтобы были озвучены мысли по этому поводу: как с этим функционировать и делать так, чтобы трагедий было гораздо меньше. Вот чего хотелось на самом деле. Ведь проблема касается не только подростков — не скажу, что она новая в истории человечества. Но когда ситуация приобретает формы почти эпидемии, мне кажется, неправильно замалчивать. Делать вид, что новостей о смертях нет, в надежде: «Если мы не будем об этом говорить, они не узнают», — это же бред все. Все всё узнают.

Да, в этом плане мы так и живем. Дочери знают, что в любой момент могут позвонить абсолютно с любой проблемой и мы вместе поймем, что действительно произошло. Сначала решим проблему, а потом поговорим и постараемся понять, надо так делать или нет. Если нет, то почему. Но сначала ситуацию надо решить. И надеюсь, что и дальше буду создавать ощущение бережного присутствия в их жизни.

Если совсем коротко, то серьезно относиться к словам: не списывать их на что-то, что связано с настроением или возрастом. Такая реакция не должна быть первой. Далее — даже если сложно, ругаться сразу нельзя. Даже если очень хочется, волосы стоят дыбом и пар из ушей, нельзя высказывать претензии в первые секунды. Важно понять и проанализировать, что и как стоит решить. Все остальное — потом. Также надо дать понять человеку, что твое отношение и любовь к нему не изменится от его ошибок. Он может сделать что угодно, что ты далеко не всегда поддержишь и, может, скажешь довольно жестко, что такие вещи делать нельзя. Но при этом твоя любовь не является чем-то, что связано с поступками твоего ребенка. Ощущение безусловной любви, думаю, не только детям нужно. Оно необходимо и взрослым, которые из тех же детей вырастают. Но подростки, конечно, острее это воспринимают — поэтому ты должен объяснить им некоторые вещи, чего бы тебе это ни стоило.

Тут есть несколько аспектов, которые хочется проговорить. Среди творческих людей есть мыслящие стереотипно — это надо понимать. Многие люди занимаются кино, все они разные, далеко не все из них open-minded, то есть с открытым взглядом на некоторые вещи. Да, способность посмотреть на проблему с другого угла связана с родом занятий, но и с природой человека в том числе. С возможностью анализировать установки в жизни, брать дистанцию и смотреть на то, что такое жизнь в своей сути.

Да, разговаривать как подростки сложно: после написания диалогов потом надо проверять их множество раз на реалистичность. Но автор сценария, Роман Волобуев, абсолютно неподражаемо пишет диалоги. Он настолько чувствует природу речи, из-за чего я обожаю его работу. У него удивительный дар — понять, что ни в коем случае нельзя делать симулякр. Надо понять точно, как люди разговаривают. Ну и вербатим никто не отменял, поэтому тут еще и вопрос настройки уха: если хочешь получить какой-то материал, найдешь его. Главное, не делать вид: «Мы вот сейчас что-то формальное напишем». Часто ведь происходит именно так — и уж лучше вообще не ходить в ту сторону при подобном взгляде. Потому что любой симулякр очень чувствуется. Особенно подростками.

Здесь нужна очень тонкая настройка. Я на самом деле совершенно не претендую на то, что хорошо в этом разбираюсь. Но по крайней мере понимаю, что мне надо сделать для изображения реальности. В том числе мы обсуждали это с актрисами, которые играли в «Белом списке». Мы ведь брали девчонок именно того возраста, с которыми тоже часто советовались. И это было классно. 

Мне кажется, что это вообще полезная история. Актерский опыт помогает лучше понять тех, с кем работаешь. Можешь найти нужные слова, чтобы людям объяснить какие-то вещи. А также чуть более тонко настроен на их состояние и понимаешь, кто в каком настроении сейчас находится. Соответственно, благодаря этому можешь привести актеров туда, куда тебе в данный момент нужно.

Этот опыт необязательный, но правда невероятно полезный. Я по работе с актерами могу сказать, что очень быстро сокращается дистанция. И здесь нет категорий «мужское» или «женское». Все про какое-то общее и человеческое. Потому что актерская профессия, несмотря на стереотипы, с ней связанные, вообще-то очень непростая. Она требует много терпения и отдачи, обнажения своих слабых сторон. И ты должен дать понять человеку, что он в безопасности, может показать свою слабость — и никто не будет критиковать за это. Особенно если он остается в профессиональных рамках, потому что, конечно, всегда хочется работать с теми, кто понимает законы профессионального существования в кадре и за кадром. 

Мы ведь все профессионалы — атмосфера была чудесная, которую до сих пор вспоминаю с теплотой. Когда все понимают хрупкость и ранимость человеческой природы, о которой весь сценарий, все бережнее друг к другу относятся. Если специфика темы что-то и дала в плане особого ощущения на площадке, то как раз это бережное отношение. Надо сказать, что у нас собрались люди, которые понимали всю важность проблемы. Не было тех, кто как-то равнодушно относился бы к этому. Действительно повезло.

Были те, кто считал, что это очень важная тема. И мы делали все для искренней передачи этого чувства. Например, актриса Анна Осипова, которая играла девочку Аню со сложными отношениями с мамой, работала на площадке со своей реальной мамой, Мариной Осиповой. То есть у нас мама и дочка в кадре — настоящие мама и дочь. Это было очень здорово, потому что они настолько прониклись важностью темы, благодаря чему с ними было очень легко работать и просить показывать то, что надо.

Дальше людям, думаю, сложно делиться личными историями — это занимает время. Но могу привести пример. У нас был показ фильма на кинофестивале Фонда Сокурова «Пример интонации» в Петербурге. После него мне написало много людей из зала: учителя, адвокаты, журналисты. Они делились своими историями и тем, насколько важно, что мы начали разговор о тех трагедиях. Они рассказали, что были похожие ситуации, связанные с подростками, которые, к сожалению, не закончились хорошо. После такого всегда есть осадок. А когда подобное выносится на общественное обсуждение, есть надежда, что люди поделятся переживаниями на эту тему, и мы кому-то таким образом поможем. Кто-то увидит свет в конце тоннеля или пересмотрит свою жизнь. Даже если это получится в одном случае, наша поставленная задача будет достигнута.

Слушайте, у нас же вообще закрыта официальная статистика. Тема суицида — табу. Я ведь не говорю о формальном диалоге в стиле «А давайте это запретим!». К сожалению, у нас вообще это тренд — просто запрещать какие-то вещи. Я имею в виду диалог не на уровне истерики или запрета. Важен разговор, когда есть специалисты, которых стоит многим послушать. Часто ведь сами родители не могут между собой поговорить, только междометиями… Таким людям особенно важно услышать, как и где взять терпение для того, чтобы банально поговорить с детьми. И я сейчас не про то, что они своих детей не любят. Может, и любят. Но разговаривать не умеют вообще.

Мне кажется, запретом это достичь нельзя — можно только разговором и терпением. На это надо много терпения.

Конечно, ведь это была какая-то дикость. Никто не был приспособлен. Всех сразу начали пугать. Даже если говоришь, что это тема твоего фильма, встречаешь самую странную реакцию. Настолько для людей это страшная тема, что в основном срабатывает рефлекс — моментально закрыться. Многие говорят, что не могут смотреть это кино, хотя даже не знают, какое оно. Я слышала даже: «Прости, я об этом вообще не могу ничего смотреть». Такое тоже можно понять — одно из свойств психики человека. А когда еще и много проблем дома, например, вообще не хочется с этим связываться. Мы делаем, что можем! То, что нам кажется важным. Дальше никто не может дать никакие рецепты.

Конечно. Это и очень большой отрезок моей жизни, и разносторонний опыт, и много вопросов к себе по поводу терпимости по отношению к некоторым вещам — или вообще готовности вкладывать в это свои душевные силы, которые тоже не ограничены. Да, это важный для меня период времени. Я в итоге встретила и продолжаю встречать людей, которые наталкивают на фундаментальные размышления и даже уроки. Такого в процессе работы над картиной было много. Наверное, меня это изменило.

Такая работа развивает качество внимательного и не такого строгого отношения к человеческой природе. Не к плохим вещам, которые они делают, а к тому, почему они себя ведут так или иначе. Откуда все растет. Конечно, для меня это очень большой, полезный и сложный опыт.

Честно говоря, тут не мне судить. Но думаю, в идеале было бы полезно его посмотреть родителям вместе с подростками. Мне просто хочется, чтобы он дошел до людей — а дальше это не мое. Ни решение, ни миссия. Мы сделали фильм и как бы отпустили его, и он во многом живет своей жизнью. Если кинолента кому-то поможет — хорошо. Если вызовет интерес и разговоры на эту тему — здорово. Знаете, подростки ведь бывают действительно жестокими. Может, в этом случае кино сработает как зеркало: покажет им себя со стороны. И вдруг придет осознание, что жестокость влияет гораздо сильнее и опаснее, чем кто-то мог подумать.

Природа человека хрупкая очень, действительно хрупкая. Особенно в наше интенсивное, жестокое время, когда в воздухе летает агрессия — не надо этого добавлять. Все-таки сейчас важно перенести общее поле сознания в мирное русло.

Мне кажется, всегда способны. Важно понять, в какой степени. Хочется верить, что мы еще не все потеряли.

Посмотрим. Даже интересно. Делать-то можно всегда, вопрос — кто его увидит.