Домашнее чтение: отрывок из сборника рассказов Эмира Кустурицы "Сто бед"

«Ослиные годы» Бранко Чопича мне прислали из Белграда по почте. На упаковке стоял штамп главпочтамта Сараева и значился адрес: Алексе Калему, ул. Ябучице Авдо, д. 22. Это была первая посылка, которая пришла на мое имя. В пакет была вложена визитная карточка, на обратной стороне которой Ана Калем, директриса Института международных рабочих связей, написала: «Моему дорогому Алексе на его десятилетие. С днем рождения! Тетя Ана».
Этот подарок не доставил мне удовольствия. Я ушел в школу, преисполненный утренних опасений. Когда колокол возвестил начало большой перемены, я первым завладел взрослой уборной — она так называлась потому, что там курили. Сигареты с фильтром LD считались школьными, потому что продавались поштучно. Одной хватало на десятерых третьеклассников.
— Не так! — укоризненно сказал Цоро мальчику по фамилии Црни.
— Смотри, вдыхать дым надо так глубоко, чтобы он дошел до самого кончика твоего мизинца на ноге!

С первого взгляда могло показаться, он объясняет, как курить, хотя на самом деле он пользовался этим, чтобы затягиваться чаще, чем подходила его очередь.
— У меня проблемы, — внезапно признался я. — Что мне делать?
— Это зависит... от того, в чем проблема.
— Меня хотят заставить читать книги... А я бы уж лучше в колонию загремел!
— Есть одно средство.
Я чуть не поперхнулся табачным дымом. Перемена, конечно, большая, но не сказать чтобы на курение нам была отпущена целая вечность.
— Какое?
— Мой братан до конца года должен был прочесть «Красное и черное» Бальзака.
— Стендаля. Бальзак написал «Отца Горио».
— Если не заткнешься, сейчас схлопочешь.
— Но я почти уверен...
— Тебе так важно, что ли, знать, кто написал? Значит, братану в школе сказали: не прочтешь, мол, книжку, останешься в седьмом классе на второй год. Мать привязала его к стулу и пригрозила: «Глаз с тебя не спущу, пока не дочитаешь до конца! Даже если ты сдохнешь, пока будешь читать, а я ослепну, на тебя глядя, но ты его прочтешь, этого чертова мужика!».
— Какого мужика?
— Ну этого... да Бальзака же! Тут Миралем принялся ныть: «Мам, ну за что?». Но она его отругала: «И ты еще спрашиваешь?! Твой бедный отец был носильщиком. Но ты не повторишь его судьбу! А иначе во что верить...». Так что она привязала его. Как следует!
— Да ладно... И чем?
— Шнуром от утюга! А меня послала в библиотеку за книгой. Я уже собирался бежать, но Миралем знаком подозвал меня и сунул мне в руку записку: «Сходи к мяснику Расиму. Попроси сто пятьдесят ломтиков тонко нарезанного вяленого мяса». Я пошел в библиотеку, а потом к мяснику. Расим нарезал все прозрачными лепестками, чтобы проложить между книжными страницами и подкрепляться. Вечером мать уселась на диван против Миралема с полным кофейником кофе и больше не спускала с моего братца глаз. А он пялился на вяленое мясо, будто читает, и, когда ему хотелось съесть кусочек, придвигал к себе книгу, якобы чтобы перевернуть страницу Бальзака, и вытягивал оттуда прозрачный ломтик. Сто пятьдесят ломтиков — это как раз книга в триста страниц! А мать-то думала, что он все прочел!

Сигареты с фильтром LD считались школьными, потому что продавались поштучно. Одной хватало на десятерых третьеклассников.

Из-за «Ослиных годов» вся наша семья впала в крайнее возбуждение. Вместо того чтобы заниматься важными делами, отец с матерью принялись составлять список шедевров мировой литературы, которые я не читал.
— Мам, а что, если не читать, можно умереть?

Это был первый серьезный вопрос, который я задал матери. Она загадочно улыбнулась и усадила меня на стул. Я испугался, что она одобряет метод матери Цоро и решила взять на вооружение технику связывания.
Если так, то мне не удастся повторить трюк Миралема... Я ненавижу вяленое мясо! Мой желудок бунтует, стоит мне только представить себе сало или жир. Однако у моей матери была своя стратегия.
— Ты только взгляни, какие они умные, — говорила она, поглаживая нарядные корешки.
— Достаточно прочесть одну — и непременно узнаешь новое слово. Слыхал о таком правиле?

Проблема обогащения словарного запаса меня вообще не колыхала. Мать показала мне «Виннету» Карла Мая, «Отряд Перо Крвжица» и «Поезд в снегу» Мато Ловрака. Вся эта суета вокруг чтения меня бесила. Я прямо кипел. Моя тетя была знакома с Бранко Чопичем, что мне особенно не нравилось.
— Лучше бы она была знакома с Асимом Ферхатовичем! Тогда я мог бы бесплатно ходить на матчи футбольного клуба «Сараево»!
— Твоя тетя — революционерка, Алекса! Тебе не следует говорить такие вещи! Ты не должен проявлять такую ограниченность!
— Что?! Это Хасе ты считаешь ограниченным?
Во мне все бурлило. Я готов был взорваться, если бы при мне кто-то осмелился оскорбить футболиста, который в одиночку разгромил загребское «Динамо» на их поле! Три — один!
— Я не имею ничего против твоего Ферхатовича, сынок, но у тебя оба дедушки — ответственные работники, и ты не можешь не любить книгу!
— Ну и что? Я не обязан из-за этого перестать играть в футбол! Дожить до такого ужаса вам не грозит!
Я все больше распалялся, как огонь на ветру, и тут моя мать вдруг взялась за утюг.
— О нет! — завопил я. — Ведь ты же не собираешься связать меня шнуром?!
— С чего ты взял, что я тебя свяжу? — разволновалась мать. — Что с тобой, совсем спятил? Психологическое давление не возымело никакого эффекта, меня по-прежнему не тянуло читать что-нибудь, кроме футбольных сводок в «Вечерних новостях». В знак протеста я заинтересовался еще и теми, которые касались второго, третьего и даже четвертого дивизиона. На тумбочке возле моей кровати высилась стопка книг, которые предстояло прочесть в первую очередь. Теперь отец убедился: сделать из меня интеллигентного человека не удастся...
— Если он упрется, ничего не поделаешь... Пускай играет, у него вся жизнь впереди. Может, в один прекрасный день опомнится!

Проблема обогащения словарного запаса меня вообще не колыхала.

Эти слова проникли в мой сон. Едва мать подоткнула вокруг меня шерстяное одеяло, как я провалился в мучительное видение: передо мной возникла гигантская раковина размером с бассейн турецких бань в районе башни Бар-Чаршия. В раковине плавала мочалка. Издали я увидел приближающегося незнакомца; надо было вынуть мочалку, заткнувшую сливное отверстие. Из крана текла вода. Она переливалась через край и затопляла мне голову. Я очнулся в полном сознании, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Проснувшись посреди ночи и плавая в собственном поту, как сказал бы наш сосед Звиждич, я заорал.
— Что случилось, малыш? — спросила мать. — Почему твое сердечко так испуганно бьется?
Как объяснить ей, что меня сильно потрясли слова отца?
— Пожалуйста, скажи Брацо, чтобы оставил меня в покое! — всхлипывал я в объятиях матери, прижавшей меня к груди, чтобы успокоить.
— Ну что ты, Алекса, он желает тебе только добра!
И тут я отчетливо понял фразу «Дорога в ад вымощена благими намерениями»! Господи, сделай так, чтобы у Брацо их оказалось не много!
— Смотри, видишь? — Мать указывала пальцем на мой пупок.
— Да. Ну и что?
— Это врата твоей души.
— Пупок... врата души! Ты смеешься?
— Нет, я серьезно. А книги — пища для
души.
— Тогда душа мне не нужна.
— Человек без души не может.
— А душа... что-то ест?
— Нет. Но чтобы она не утратила силы, необходимо читать...
Она пощекотала меня, и я улыбнулся. Но это вовсе не означало, что я попался на ее россказни о душе.
— Я еще не человек.
— Что ты говоришь?
— Человек — это взрослый.
Я вовсе не собирался ссориться с матерью, потому что был уверен в своей правоте. Но меня бесило, что она кормит меня байками.
Желая не то чтобы приохотить меня к чтению, но просто заставить прочесть хотя бы одну книгу, мать вдруг вспомнила, что я член Союза югославских скаутов. И как-то вечером принесла в мою комнату книгу Стевана Булайича «Ребята с Вербной реки». («Ребята с Вербной реки» — повесть о жизни югославских ребят, воспитанников дома сирот войны, об их мужестве и дружбе, которая помогает им выследить и поймать опасного преступника. В оригинале — «Скауты с озера выдр», но такой книги на русском языке нет.)

Я вовсе не собирался ссориться с матерью, потому что был уверен в своей правоте. Но меня бесило, что она кормит меня байками.

— На, прочти! И ты об этом не пожалеешь, сынок!
— Азра, умоляю! Лучше накажи! Хочешь — заставь меня встать коленками на рис, только давай перестанем мучить друг друга!
— За что же тебя наказывать? Ты не сделал ничего плохого!
— Потому что ваше чтение — настоящее мучение! У меня уже на третьей странице глаза слипаются, и мне это ничего не дает! Лучше рис под коленками, чем ваши книги!
Раз уж история со скаутами потерпела неудачу, мать решила обратиться к более популярной литературе. Зная, что ковбоям я предпочитаю индейцев, она на свою тринадцатую зарплату купила для меня полное собрание книг Карла Мая. Однако милый индеец имел не больше успеха, чем предыдущие герои. Как и раньше, мои глаза начинали косить на третьей странице, на четвертой останавливались, а на пятой каменело мое сознание.
Исчерпав свое терпение, отец вынужден был стоически смириться с мыслью, что среди Калемов интеллигентных людей больше не будет.
— Сынок, если так и дальше пойдет, кончится тем, что ты, как герой русской литературы Обломов, прочтешь свою первую книгу, когда выйдешь в отставку! — сделал вывод отец за чашкой кофе, под звуки радио Сараева, передававшего бодрые утренние песни.