«Его громкая история любви — тоже манифест»: Ольга Хейфиц — о влюбленном поэте Джоне Ленноне

Когда я читаю это, первая мысль такая: сначала кажется, что именно травма делает человека сильнее, он становится особенным, бесстрашным. Но потом, когда молодость заканчивается, заканчивается энергия, заставляющая жить и желать жить дальше, люди проваливаются в личное безумие, и детское несчастье словно берет реванш, расставляя все по местам.

Пару недель назад я сделала небольшое исследование о личной жизни Джона Леннона и в который раз убедилась, как часто кумирами миллионов становятся люди, которым не на что опереться, кроме разве что гнева.

Вообще Леннон — настоящий поэт. Не знаю, насколько гениальный, но точно сделан из «того самого теста». На мой взгляд, он устроен примерно как Пушкин, Бродский, Маяковский и особенно как Есенин. Та же гиперчувствительность, агрессивность, нарциссизм, гиперсексуальность (а точнее — страсть быть объектом желания миллионов женщин), тот же сексизм, который у Джона, как у Маяковского, перерос в фанатичную преданность одной женщине. Та же очень ранняя слава, влечение к самоуничтожению и ранняя смерть. Кажется, многие поэты не живут после 40, потому что не могут повзрослеть. Вечные страдающие жестокие дети.

Леннон любил смаковать смерть. Обожал громкие убийства, ему было интересно, как это все организовано. Джон был буквально помешан на мире киллеров и секретных служб. Он любил рассуждать о том, что убийство известного человека — нечто вроде современной формы распятия: пули всего лишь заменили гвозди. Эта мысль, вероятно, связана с тем, что в какой-то момент Леннон решил — он явился в мир как новое воплощение Христа и встретит смерть, как святой, противопоставив убийцам свое смирение. И непостижимым образом был «распят». Для него смерть — манифест, творческий акт, как для Есенина — последние стихи, написанные собственной кровью.

Его громкая история любви — тоже манифест. Главной женщиной своей жизни он выбрал ту, с которой можно было создать легенду, идеальный художественный вымысел. Йоко Оно подходила Леннону примерно как Лиличка подходила Маяковскому, который для нас не только поэт, но и вечный влюбленный. «Я всегда мечтал о том, чтобы познакомиться с артисткой, в которую мог бы влюбиться. Когда мы познакомились и разговорились, я понял, что она знает то же, что знаю я, а может быть, даже больше. И все это варилось в голове у женщины. Меня это просто потрясло. Я понял, что напал на золотую жилу. Это был человек, с которым я мог договориться или разругаться, как с каким-нибудь старым приятелем, но с которым я мог еще заняться любовью и который мог погладить меня по голове, когда я уставал, болел или впадал в депрессию. Кто мог заменить мне мать».

Кажется, все-таки вместо cherchez la femme надо говорить cherchez maman. Более того, я вижу определенное сходство между Лилей Брик и Йоко Оно. Даже внешнее. Йоко Оно — женщина со змеиной кожей, женщина с отталкивающей магией рептилии. Брик тоже. Хотя Лилия Юрьевна (с гораздо более удачными условиями детства) намного тоньше, ее психическая структура более изысканной выделки. Она умнее, роднее. Но их и роднят неоднократные попытки самоубийств, потребность окружить себя гениями и прославиться. У них общая нелюбовь к детям (у Лили более честная) и потребительское отношение к людям. Их запараллеливают не слишком удачные попытки добиться признания в художественном мире, ненависть женщин, молчаливое осуждение общества. Даже то, как они сводили своих великих любовников с другими, самостоятельно отобранными девушками, чтобы полностью контролировать их жизнь. Но главное — это их неуловимое умение быть музой и подчинить себе поэта. Похоже, схемы у провидения одни и те же.

Все повторяется. Реинкарнируют, путешествуют по векам и странам великие страдальцы, великие истории любви, великие тексты.