Доминик Бердси — маляр, на вид ему около сорока. Он разведен с Дессой, которую очень любит. Их связывает смерть: после потери грудной дочки в них будто все надломилось; гробик был маленький, беленький. Теперь у Доминика девушка, с которой ему удобно. После рабочего дня нужен человек, который приготовит обед, с кем можно лечь в постель. Еще у Доминика есть брат-близнец Томас (обоих сыграл Марк Руффало). Он чуть ниже ростом и соображает медленнее — божий одуванчик, он болен шизофренией. Цитируя Евангелие от Матфея, Томас отрежет себе правую руку в Публичной библиотеке Коннектикута. Время действия — 1990 год, и его жест связан с войной в Персидском заливе, но это не радикальная акция протеста: цель Томаса совершенно иная. Он приносит руку в жертву всевышнему от лица американской нации как искупление за ее многочисленные пороки.

Все связано. Ярчайшим впечатлением детства для братьев были похороны их соседа-индейца, погибшего на войне в Корее, сражаясь за интересы государства, которое его исторически колонизировало и обрекло на зависимость. Когда Доминик и Томас пошли в университет, практически все их одноклассники за неимением перспектив отправились воевать во Вьетнам. И вот в 1990-е на протяжении шести часов хронометража нагнетающим фоном доносятся новости о положении дел в Ираке. У Сиенфрэнса каждый человек в Америке — свидетель войны, в том числе, братья Бердси. После отсечения руки Томаса упекли в психбольницу для самых буйных, а Доминик, не оставив от мирной жизни камня на камне, ринулся спасать брата от гибели. Это тоже война. В клинике Томас говорит врачам, что с ним разговаривает Христос, а его спрашивают: «Что если Христос скажет убить нечестивую?»

Маленький человек, незначительный перед временем и системой, — мотив всех фильмов Дерека Сиенфрэнса. Его громкий дебют «Валентинка», сценарий которого был написан специально для Райана Гослинга и Мишель Уильямс (а они, пожалуй, исполнили лучшие свои роли), говорил о неминуемой победе времени над индивидуальностями, о том, что все роковые девочки, выросши, станут похожи на мам-домохозяек, а смазливые мальчики — на деспотичных отцов. Его следующий фильм «Место под соснами» — о том, что из социального положения, начертанного происхождением, как ни старайся, выскочить не получится, и даже если удачно ограбишь банк. А «Свет в океане» наказывал: как бы плохи ни были твои дела, это не оправдание, чтобы нарушить закон. Все фильмы Сиенфрэнс снял о том, что от судьбы не убежишь в голубую даль, а за поступки, противоречащие общественным нормам, рано или поздно придется ответить (не ты ответишь — ответят после тебя).

В «Я знаю, что это правда» тема наследственности тоже стоит крайне остро. Незадолго до смерти мать братьев Бердси передала им рукопись мемуаров ее отца — выходца из Сицилии, который исполнил американскую мечту, став полноправным собственником. Его история — суть экранизация мемуаров — развивается параллельно с основной линией Доминика. Мать всегда ставила его братьям в пример, и Доминик хочет найти в жизни деда ответы. И что же? Оказывается, ради дома, приличной работы, семьи и социального статуса тот обрек собственного брата на гибель, купил жену и пользовался ей вплоть до ее гибели в родах, и всю жизнь перешагивал через жизни других людей. У Доминика в сравнении с дедом нет ни кола ни двора и ни копейки денег в кармане. Но все равно он возвращается в прошлое, спрашивает себя: вдруг я тоже такой? И тут же на экране эпизоды из юности братьев смешиваются с их бешеным бытом. В детстве мать уделяла больше внимания Томасу, и ревнивый Доминик натравливал на брата их деспотичного отчима. В университетские годы Доминик записал их в разные комнаты в общежитии, и у Томаса начались первые приступы. Год за годом он перенял жестокость среды и научился в ней худо-бедно существовать, а Томас подставлял другую щеку и быстро свихнулся.

На протяжении сериала Доминик все время куда-то бежит, спотыкается, ломает конечности. Он просто хочет делать то, что он должен, — не бросать близких, зарабатывать на жизнь крохи. Все вокруг лицемерят, а он не способен так жить и изменить ничего не может, и на поступок не способен — ни спасти брата, ни удержать любимого человека. А Томас, изгой, способен, и снимают его так, будто это новый мессия, но все равно, к нему никто не прислушается. Тут, конечно, трагедия.