Спектакль поставлен по мотивам «Книги проповедника» («Екклесиаст») и «Песни песней». Эти части Священного Писания входят в состав Танаха, сборника иудейских священных текстов, которые в христианстве складываются в Ветхий Завет. За прошедшие века библейские тексты в поэтической форме приобрели множество интерпретаций. Так, «Песнь песней» считается историей любви царя Соломона и Суламифи — ее внешность воспевается в превосходных и откровенных эпитетах, характерных для восточной лирики. Но в символическом смысле «Песнь песней» трактуется как иносказательное повествование о любви Бога к народу Израиля, тогда как у христиан — как выражение любви Бога к человеку и церкви, которая объединяет людей перед Богом. Впрочем, спектакль «Шалома» абсолютно светский, но множество интерпретаций задают тот объем восприятия, который насыщает сценический минимализм культурными ассоциациями. Об избранных интерпретациях в спектакле рассказано, и они даже ставятся под сомнение — так возникает диалог прошлого и настоящего. На сцене видим семь героев — и все они не имеют имени. Это первые люди, которые только пробуждаются к земной жизни.

Спектакль поставлен по мотивам «Книги проповедника» («Екклесиаст») и «Песни песней». Эти части Священного Писания входят в состав Танаха, сборника иудейских священных текстов, которые в христианстве складываются в Ветхий Завет. За прошедшие века библейские тексты в поэтической форме приобрели множество интерпретаций. Так, «Песнь песней» считается историей любви царя Соломона и Суламифи — ее внешность воспевается в превосходных и откровенных эпитетах, характерных для восточной лирики. Но в символическом смысле «Песнь песней» трактуется как иносказательное повествование о любви Бога к народу Израиля, тогда как у христиан — как выражение любви Бога к человеку и церкви, которая объединяет людей перед Богом. Впрочем, спектакль «Шалома» абсолютно светский, но множество интерпретаций задают тот объем восприятия, который насыщает сценический минимализм культурными ассоциациями. Об избранных интерпретациях в спектакле рассказано, и они даже ставятся под сомнение — так возникает диалог прошлого и настоящего. На сцене видим семь героев — и все они не имеют имени. Это первые люди, которые только пробуждаются к земной жизни.

«Песнь любви. Песнь скорби» сложно поместить в жанровые рамки. С одной стороны, его композиция строго вербальная. Со сцены звучат и знаменитые тезисы «Екклесиаста» — «время разбрасывать и время собирать камни»; «время разрушать и время строить»; «время молчать и время говорить»; «время войне и время миру» — и философское размышление Альбера Камю из эссе «Миф о Сизифе». Контрапунктом становятся простые вопросы, которые задает Первый человек (Григорий Каганович) из «сегодня», зачитывая строки «Песни песней». Вопросы и ироничные, и с искренним желанием разобраться, что завещали нам пророки. С другой стороны, спектакль во многом построен на пластике — движения поставил хореограф Никита Петров. Они тягучи, непрерывны. Если в первой части Человек только «вылепляет» себя из толпы, то во второй между людьми возникают уже высшие энергии — любви, страсти и притяжения. Кульминация спектакля — в чувственном танце.

«Песнь любви. Песнь скорби» сложно поместить в жанровые рамки. С одной стороны, его композиция строго вербальная. Со сцены звучат и знаменитые тезисы «Екклесиаста» — «время разбрасывать и время собирать камни»; «время разрушать и время строить»; «время молчать и время говорить»; «время войне и время миру» — и философское размышление Альбера Камю из эссе «Миф о Сизифе». Контрапунктом становятся простые вопросы, которые задает Первый человек (Григорий Каганович) из «сегодня», зачитывая строки «Песни песней». Вопросы и ироничные, и с искренним желанием разобраться, что завещали нам пророки. С другой стороны, спектакль во многом построен на пластике — движения поставил хореограф Никита Петров. Они тягучи, непрерывны. Если в первой части Человек только «вылепляет» себя из толпы, то во второй между людьми возникают уже высшие энергии — любви, страсти и притяжения. Кульминация спектакля — в чувственном танце.

Режиссер постановки — лауреат «Золотой маски» в номинации «Эксперимент» Полина Кардымон. Полина последовательно занимается экспериментом в театре, выводя его на территорию мультижанрового современного искусства. Она не всегда выходит за рамки традиционной сцены-коробки и привычного расположения статичного зрительного зала, но постановки работают в первую очередь на «перевертыш» зрительского восприятия, а именно так действуют современные художники. Одна из самых удачных и премированных ее работ — трилогия по фольклорным песнопениям «Коромысли». Аудиальный перформанс раскрывал для городского современного жителя обрядовые русские песни так, как их придумывали и исполняли предки в деревнях и селах. Это своеобразное размышление о том, что значили эти песенные послания тогда и что мы знаем об этом сейчас. Можно сказать, что премьера «Шалома» продолжает этот длящийся театральный эксперимент, но уже на материале Священного Писания.

Режиссер постановки — лауреат «Золотой маски» в номинации «Эксперимент» Полина Кардымон. Полина последовательно занимается экспериментом в театре, выводя его на территорию мультижанрового современного искусства. Она не всегда выходит за рамки традиционной сцены-коробки и привычного расположения статичного зрительного зала, но постановки работают в первую очередь на «перевертыш» зрительского восприятия, а именно так действуют современные художники. Одна из самых удачных и премированных ее работ — трилогия по фольклорным песнопениям «Коромысли». Аудиальный перформанс раскрывал для городского современного жителя обрядовые русские песни так, как их придумывали и исполняли предки в деревнях и селах. Это своеобразное размышление о том, что значили эти песенные послания тогда и что мы знаем об этом сейчас. Можно сказать, что премьера «Шалома» продолжает этот длящийся театральный эксперимент, но уже на материале Священного Писания.

Один из сценографических вау-эффектов спектакля — огромный земляного цвета шар-инсталляция. Он выкатывается из темноты сцены, чтобы остановиться у прозрачной границы игрового пространства в виде креста. Тот ли это сизифов камень, который вечно катит (или убегает от него) Человек в жизни? Таковы линии судьбы, а их порой не объяснят даже библейские мудрецы. Это символический образ всех земных тягот и радостей, которые наполняют жизнь любого человека. Такую сценографию разработала художница Анастасия Юдина, выпускница мастерской петербургского театрального художника Эдуарда Кочергина, чей узнаваемый стиль тоже близок и к природным цветам, и к декорациям-символам. Четкие границы между тьмой и светом, землей и небом точно отражают дух библейского повествования о происхождении мира. В то же время артисты на контрасте одеты в обычную одежду, а в их руках — целлофановые пакеты или рыночные сумки. Это современные люди, и возможно даже беженцы, вынужденные покинуть свою обетованную землю.

Один из сценографических вау-эффектов спектакля — огромный земляного цвета шар-инсталляция. Он выкатывается из темноты сцены, чтобы остановиться у прозрачной границы игрового пространства в виде креста. Тот ли это сизифов камень, который вечно катит (или убегает от него) Человек в жизни? Таковы линии судьбы, а их порой не объяснят даже библейские мудрецы. Это символический образ всех земных тягот и радостей, которые наполняют жизнь любого человека. Такую сценографию разработала художница Анастасия Юдина, выпускница мастерской петербургского театрального художника Эдуарда Кочергина, чей узнаваемый стиль тоже близок и к природным цветам, и к декорациям-символам. Четкие границы между тьмой и светом, землей и небом точно отражают дух библейского повествования о происхождении мира. В то же время артисты на контрасте одеты в обычную одежду, а в их руках — целлофановые пакеты или рыночные сумки. Это современные люди, и возможно даже беженцы, вынужденные покинуть свою обетованную землю.

Сегодня прикасаться к библейской философии все сложнее: современный темп жизни не позволяет погрузиться в сложнейший пласт древней культуры неподготовленным. В то же время когда, как не сегодня, вернуться к истокам? Возможно, именно театр поможет заново открыть необходимость вспомнить эти тексты, найти в них опору. Премьера «Шалома» вышла параллельно с первой лабораторией театра по текстам Танаха. К примеру, на сцену режиссеры пробуют перенести Книгу Бытия и Книгу Ионы. Тексты, в которых жизнь целого мироздания уложена в жизнь человека. Репертуар театра может скоро пополниться премьерами, выросшими из этой лаборатории, а значит, у «Песни любви. Песни скорби» появится своеобразное продолжение.

Сегодня прикасаться к библейской философии все сложнее: современный темп жизни не позволяет погрузиться в сложнейший пласт древней культуры неподготовленным. В то же время когда, как не сегодня, вернуться к истокам? Возможно, именно театр поможет заново открыть необходимость вспомнить эти тексты, найти в них опору. Премьера «Шалома» вышла параллельно с первой лабораторией театра по текстам Танаха. К примеру, на сцену режиссеры пробуют перенести Книгу Бытия и Книгу Ионы. Тексты, в которых жизнь целого мироздания уложена в жизнь человека. Репертуар театра может скоро пополниться премьерами, выросшими из этой лаборатории, а значит, у «Песни любви. Песни скорби» появится своеобразное продолжение.