«Ни кошечка, ни собаченька»: агендерные и небинарные люди — о том, как они живут

Меня зовут Нико. Больше всего я не люблю заходить в церкви и общественные туалеты — то есть в те пространства, которые жестко и принудительно делят людей на два гендера. Я выгляжу андрогинно, и у большинства незнакомых людей вызываю гендерную тревогу — они не могут сходу определить, кто я: «женщина» или «мужчина». Если у меня нет необходимости разговаривать, то чаще всего меня воспринимают как молодого парня и обращаются ко мне со словами «мальчик», «сынок» и т.д. Если же нужно поговорить, и люди слышат мой явно не мужской голос, то передо мной извиняются — за то, что обратились ко мне изначально в мужском гендере.

Я долго себя искала. В детстве и подростковом возрасте у меня была сильная гендерная дисфория — я хотела, чтобы мое тело развивалось как у мальчишек, хотела стать мальчиком. Помню, как лет в пять плакала в ванной, когда мама меня купала. Говорила ей, что хочу стать мальчиком. Мама у меня была «лучшевсехняя», она не ругала меня за такие желания. Сказала, что смогу стать мальчиком, когда вырасту. А я выросла и стала лесбиянкой. Гендерную дисфорию у меня практически получилось побороть: я сжилась с ней как с излишней стеснительностью своего тела, думала, что это типа «комплексы» у меня такие. До 23 лет я ничего не знала о трансгендерных людях и не знала, что возможен «переход»: смена гендерной роли, документов и, при желании, тела. Хорошо, что не знала — иначе сейчас писала бы этот текст от имени Максима, трансгендерного мужчины, а это, конечно, не совсем та форма, которая соответствует моему внутреннему самоощущению.

Потом в мою жизнь ворвался ЛГБТ-активизм. Тут-то вопросы к собственной идентичности снова стали актуальными. Несколько лет я думала о возможности сделать-таки «переход»: много читала и разговаривала на тему трансгендерности. Результатом такого осмысления стала моя агендерная идентичность — я поняла, что не хочу становиться «мужчиной», но и «женщиной» оставаться не хочу. Честно говоря, я была расстроена результатом поисков: мне хотелось поставить точку, определиться, иметь какой-то конкретный ответ на вопрос «кто я». На тот момент моя агендерность не казалась мне достойным ответом: просто я отчаялась как-то точнее себя понять. Сейчас я укрепилась в своей идентичности: в России и мире постепенно формируется сообщество небинарных людей. Я поменяла имя и фамилию на гендерно-нейтральные и отказалась от отчества. Теперь мои паспортные данные точнее отражают мою идентичность — осталось только добиться возможности ставить прочерк в графе «пол».

Я часто путешествую, интересуюсь церковной архитектурой и историями намоленных мест и икон, но в большинстве случаев не захожу в действующие церкви. Я не знаю, как мне поступить: зайти как парень, снимая кепку, или как девушка, надевав платок и намотав на себя подобие юбки. Оба варианта для меня очень стрессовые: юбка и платок вызывают у меня всплеск гендерной дисфории, а притворяться парнем страшновато — вот-вот бабушки в церкви услышат мой голос и выгонят за подлог. Так что если вы увидите человека, заглядывающего в церковь через окна и двери — это я!

Мне некомфортно думать о себе как о «женщине» или «мужчине» или как о том и другом одновременно, или по очереди: я предпочитаю отказаться от гендера совсем. Помните присказку «ни рыба, ни мясо»? Это про меня! Хотя обычно о себе я говорю так: «ни кошечка, ни собаченька».

Для меня нет разницы, в каком местоимении обо мне говорят — «она» или «он»: и тот, и другой вариант мне не до конца подходит, у меня нет предпочтения, и поэтому я не поправляю людей, которые обращаются ко мне так или иначе. Но сама о себе я говорю в женском роде — в видимости и продвижении «женского» выражается мой феминизм. Феминизм как противостояние насилию, власти и несправедливым иерархиям очень много значит для меня. Некоторые небинарные люди используют в отношении себя местоимение «они». Я их очень поддерживаю и хотела бы, чтобы это местоимение стало привычным, но о себе так говорить не могу, потому что для меня это скорее о двойственности, чем о нейтральности. Мне было бы ближе «оно», но в русском языке это местоимение негативно окрашено, а в английском употребляется в отношении неодушевленных предметов. Идеальное местоимение, найдись!

В своей семье, с друзьями и в соцсетях я открыто говорю о своей агендерности. Уверена, что не все люди, которых я знаю близко, всерьез относятся к моему выбору. Многие по привычке продолжают думать и говорить обо мне, например, используя мое прошлое имя. Если меня не спрашивают, я не рассказываю много о своем самоощущении — просто живу, как мне хочется, меняю Ф.И.О. и выгляжу как «сынок». Постепенно люди к этому привыкают, их восприятие меняется, они задумываются о чем-то и спрашивают меня. Я люблю, когда меня спрашивают; тогда я честно рассказываю о себе. Мне бы хотелось, чтобы наше общество выросло из общества предположений («ты выглядишь маскулинно, наверное, ты парень») и предписаний («все женщины должны...») и стало обществом вопросов и диалога.

Меня зовут Элис Че, я идентифицирую себя как небинарный человек, гендерквир или просто квир. Небинарность для меня — это невозможность вписаться в имеющуюся установку «есть только два гендера». Это слово уже изначально определяет себя через отрицание другого понятия — бинарность. Большую часть жизни мне просто не хотелось активно идентифицироваться с предписанным гендером, не было чувства, что он мне подходит, хотя в старших классах у меня были попытки. Это было похоже на актерскую игру без удовольствия, а целью было привлечение романтических партнеров. Сейчас я понимаю, насколько сильно на меня давило цис- и гетеронормативное общество. В то время информации о гендере было мало, а доступной для подростков, как мне кажется, не было вообще. Поэтому на несколько лет в стремлении завоевать любовь и внимание я пытался «соответствовать». Это привело к недовольству своей внешностью, даже несмотря на то что у меня конвенционально привлекательная внешность.

Прежде чем узнать слова «гендерквир» и «небинарность» пять лет назад, я просто приняла себя как «странного» персонажа.

Отыскав подходящую лексику и целое сообщество, я почувствовал освобождение.

До сих пор, когда я вижу, например, видеоролики на ютьюбе с репрезентацией небинарных людей, в душе появляется какое-то радостно-грустное чувство: мы, и правда, существуем. Грустное, потому что до сих пор даже мне для этого иногда нужны подтверждения других людей.

Вокруг тем не менее очень многое четко делится на два гендера, что вызывает у меня растерянность или даже гнев. В такие моменты, например, стоя перед общественными туалетами М и Ж, я просто вижу еще раз: окружающие не считают, что небинарные люди существуют. Они не считают, что я существую.

Когда меня автоматически считывают в соответствии с приписанным гендером, мне кажется, что собеседники меня не видят и разговаривают отчасти с кем-то другим. Когда прохожие считывают меня в соответствии с «противоположным» гендером, чувство то же, но одновременно это вносит разнообразие в обращение ко мне, поэтому переживается легче.

Очень часто за спиной или даже прямо в лицо люди спрашивают: «Ты мальчик или девочка»? Еще чаще просто разглядывают в попытке понять: я отличаю этот особенный взгляд недоумения. С одной стороны, постановка вопроса, снова предполагающего, что есть либо М, либо Ж, ужасно бесит — как и попытка докопаться до мимо проходящего меня. С другой стороны, меня радует, что они не могут выбрать. В такие моменты я не хочу нарушать их замешательство.

У меня нет рабочего или учебного коллектива. Я стараюсь вращаться в таких кругах, где люди поймут и постараются принять, поэтому реакции на каминг аут обычно нейтрально положительные или поддерживающие. О своей идентичности я рассказываю, если предполагаю отсутствие конфликта с людьми или если я готов к конфликту. Иногда я уклончиво отрицаю уже высказанные кем-то предположения о моем гендере. Иногда на это нет сил. В социальных сетях я открыта. То же самое и с местоимениями: я не чувствую, что мне подходит «он» или «она». Перейти на «они» в данный момент из-за сложности русского языка мне не кажется стоящим усилий — учитывая, что я не чувствую связи с этим словом. Поэтому я использую и «он», и «она». Это также может вызвать замешательство, но, похоже, замешательство неосведомленных окружающих подходит мне больше всего. Они не кладут меня в одну из двух коробочек только тогда, когда не могут понять, куда класть.

Для меня гендерная идентичность — модель определенного опыта, отражающая представления общества о людях и их поведении на основе их биологического пола. Не зная об интерсексности, общество разработало всего два гендера. Таким образом, небинарность — это о гендерной идентичности за пределами двоичной модели, будь то смешение, отсутствие гендеров, перемещение между ними или что-то иное. Сам себя я не идентифицирую ни с одним гендером и потому применяю к себе слово «агендер». Хотя лично мне не нравится и то, что это слово включает «гендер», и что «агендерность» относят к «трансгендерности». Я думаю, чтобы гендерная идентичность с чем-то не совпадала, она должна быть, а ее в моем случае, кажется, нет.

Помню, как в детстве мне говорили: «Ну ты же мальчик», «Ну ты же мужчина, будущий отец». Еще тогда я понимал, что ко мне это не относится и что кто-то ввел всех людей вокруг меня в заблуждение; мне казалось, в один момент они прозреют. Как если бы люди неверно строили предположения о моем гражданстве по языку, на котором я говорю.

Я никогда не пытался использовать гендерно-нейтральные местоимения по отношению к себе. Я стараюсь запоминать и использовать небинарные местоимения, если для человека это важно, но относительно себя придерживаюсь модели «он», «его», «ему». При этом меня возмущает, когда в отношении меня используют обращения и существительные, навязывающие гендер. Я часто открыто бунтую, если меня называют мужчиной, парнем, юношей или молодым человеком. В таких случаях я понимаю, что мне приписывают качества и ожидания, которые я не исповедую и не уважаю. Я чувствую, что должен объяснить людям, что их выводы обо мне неверны. Например, отвечая на обвинения докторки в моей трипанофобии (страх перед уколами, инъекциями. — прим. BURO.) в стиле «ты же мужик», я сказал, что не чувствую себя мужчиной. Никогда не забуду ее шокированное лицо, будто бы она столкнулась с инопланетянином.

Не хочу и никогда не хотел менять половые характеристики моего тела, которое и так достаточно андрогинно. Мне достаточно комфортно жить с мужским паспортом — до тех пор, пока он не возлагает на меня юридические ограничения, вроде запрета въезда на Украину несколько лет назад.

Еще в школе я старался разбавлять классические представления об одежде, надевая вызывающие галстуки и излучая женственность, будучи одетым в мужскую школьную форму. Постепенно я начал осознанно экспериментировать с внешностью более радикально. Сейчас у меня достаточно длинные волосы и феминный язык тела, но при этом я их умудряюсь комбинировать с щетиной и классическими мужскими элементами в одежде. Или, наоборот, подчеркиваю нейтральность унисекс-нарядами с религиозными мотивами и парфюмом. Когда я выгляжу более маскулинно, мне нравится оцепенение людей, которые ожидают услышать что-то низкое и прямолинейное, а я начинаю очаровательно щебетать.

Из-за высокого голоса по телефону меня часто принимают за девушку, женщину, бабушку, свою же мать (постоянный вопрос ко мне по телефону: «А Вы ему кем приходитесь?»). Меня это тоже раздражает, потому что я начинаю тратить время, доказывая, что я — это я. Однажды сотрудница службы поддержки продолжала называть меня «мэм» после моего третьего исправления, объясняя, что «у меня такой прекрасный голос», что она никак не может перестроиться. В другой раз после моей жалобы уволили сотрудника Минздрава, который отказался предоставлять мне информацию по поводу моего обращения, потому что был уверен, что я — мошенница, представляющаяся моим именем по телефону.

По моему впечатлению, быть гендерно-неконформной и небинарной персоной в России — это двойное бремя. С одной стороны, ты подвергаешься проблемам приписанного тебе юридического пола. Тебе нужно идти в армию, тебя чаще обвиняют в неправильном поведении (например, однажды в школе, не зная, кто испачкал пол, учитель заставил мыть его всех мальчиков в классе), тебе нужно отстаивать свои границы в отношениях с братьями, ты лишен эмоциональной поддержки, если тебе больно и хочется плакать. В конце концов тебе не сдают комнату или квартиру, потому что «ну вы же знаете этих мальчиков?» и «я ничего против тебя не имею, но я не смогу объяснить родителям, почему я живу с парнем». Формально все предполагают, что ты физически сильный, агрессивный и должен все терпеть.

С другой стороны, ты лишен привилегий, которые по замыслу отцов-основателей гендера уравновешивают возложенное ими бремя, потому что твой внешний вид и поведение не соответствуют ожиданиям. Более того, ты получаешь в довесок часть существующих проблем другого гендера, поскольку в бинарном мире то, что не мужское, — женское. Например, одноклассница искренне спрашивала меня: «Если ты не чувствуешь себя мужчиной, в каком возрасте ты собираешься менять пол?» А еще я чувствую многие стереотипы, которые связаны с понятием «женского» в обществе: меня часто перебивают люди с более громким и низким голосом или, например, люди, которые не знают, чем я занимаюсь, очень удивляются, когда феминный я внезапно задвигаю какую-нибудь лекцию философского содержания. Но есть проблемы и посерьезнее. Я прекрасно понимаю проблему уличного харассмента, потому что мужчины иногда меня принимают за девушку и неуместно пытаются собой заинтересовать.

Другим людям я открываюсь как агендер только в безопасности в попытке объяснить, что их представления обо мне неверные. Я не чувствую потребности просвещать об этом всех и каждого. Прогрессивные люди реагируют нормально, возможно, они остаются при своем мнении, но хотя бы не спорят со мной. Более консервативные удостаивают меня своими доброжелательными объяснениями о том, кто я есть на самом деле, мне становится смешно, и я посылаю их читать о небинарности.

Прожив некоторое время на Западе, я понял, насколько редко твой пол имеет значение в повседневности, и ощутил свободу от озабоченных гениталиями патриархальных клещей. Надеюсь, что в скором времени такое же отношение к вопросам гендера наступит и в России.

Что я могу сказать про себя сейчас? Меня зовут Наташа, мой морфологический и гормональный пол — женский (про хромосомный не знаю, анализов не сдавала), я нахожусь с ними в полной гармонии. Я хотела бы изменить паспортный — вернее, хотела бы, чтобы этой отметки в моих документах не было вообще. Потому что мой пол — не вашего ума дело. На деле я, конечно, остаюсь жить в том же мире, который заставлял меня прогибаться под него и ненавидеть себя, где каждому есть дело до того, что у меня в штанах и как я собираюсь этим распоряжаться. Поэтому, кроме того, что я небинарная персона, я феминистка. И в этом нет противоречия. Пока я хожу по улицам, где прохожие считывают меня как женщину, взаимодействую с работодателями, профессорами, собеседниками, которые считают меня женщиной, я подвергаюсь тем же опасностям, которым подвергаются женщины, включая сексуальное, физическое, репродуктивное насилие, испытываю те же трудности и унижения, которые испытывают женщины. И поэтому борьба за права женщин — это борьба за мои права. По этой же причине я снова вернулась к местоимению «она», хотя год говорила о себе в мужском роде.

Ни «он», ни «она» сейчас не кажутся мне словами, указывающими на меня. Но в русском языке у меня нет большого выбора. Кроме того, мне кажется, что так я как будто возвращаю какой-то долг женщинам — за годы своей мизогинии, за то, что обвиняла их в том, в чем они были виноваты не больше меня. Плюс говорить о себе в женском роде, конечно, удобно. Я никогда не сталкивалась вживую с резкой негативной реакцией на свою небинарность, когда она проявлялась через грамматический род (разве что в интернете, но в интернете можно столкнуться с негативной реакцией даже на рецепт борща), но всегда была внутренне к ней готова. Например, общаясь с людьми по работе или в ситуации, когда я не чувствовала себя защищенной (ночью на улице, в такси), я старалась вообще избегать глаголов прошедшего времени. Не хотелось попасть в криминальную сводку как жертва преступления ненависти (которых в России, конечно, нет, потому что ЛГБТКИА-люди — якобы не социальная группа). Тем не менее даже в дружелюбно настроенной компании я часто становилась аттракционом вечера «спроси про трансгендерность». Сначала это даже прикольно. Кажется, что ты делаешь вклад в просвещение людей. Но это быстро утомляет. Хочется уже поговорить о погоде и музыке, а не обсуждать в сто десятый раз, что такое гендер и достаточно ли унисекс выглядит моя рубаха.

В детстве и в подростковом возрасте я вообще не задумывалась о гендере: у меня есть имя, которое принято использовать в женском роде, и тело, в котором мне в целом не очень комфортно, но не только из-за того, что оно определяется как женское. Сейчас мне 26, и я по-прежнему скорее никак себя не идентифицирую. Мне однозначно чуждо условно маскулинное, но мне мне дискомфортно и в стереотипно феминном. При этом мне сложно выглядеть андрогинно из-за фигуры и телосложения, и я однозначно чувствую себя комфортнее, когда выгляжу нейтрально.

Поэтому сама идея причисления себя только к одной группе в этом смысле кажется мне безумной: в одних ситуациях я веду себя как «женщина», в других — как «мужчина», в третьих — неким иным образом. Я понимаю, что человеческому мозгу гораздо проще обрабатывать информацию о минимальном количестве категорий, но психика как производная этого самого мозга в эти категории не укладывается.

О себе я говорю в женском роде по-русски, потому что это привычно и потому что это сочетается с моим именем. При первой же возможности я радостно перехожу на нейтральное they в английском, и с ним я чувствую себя в своей тарелке. К тому же использование русскоязычного «она» позволяет не вызывать лишних вопросов — мне действительно все равно, а окружающим так спокойнее. Однажды моя мама в очередной раз возмущалась, что я практически не ношу платья и прочую женскую одежду, и я спокойно ответила ей, что никогда не чувствовала себя ни девочкой, ни мальчиком. Мама задумалась, немного помолчала и сменила тему, но с тех пор стала будто бы реже приставать с вопросами про платья. Кстати, мне кажется любопытным, что этот каминг аут я совершила раньше, чем рассказала о том, что я пансексуальна — возможно, как раз потому, что гендер в целом всегда беспокоил меня меньше, чем вопросы сексуальности.